Мошки в янтаре. Отметина Лангора. Стена, которой нет. Пробуждение - Рони Ротэр

Вере, которую мутило при виде кошек, попавших под колеса автомобилей, стало совершенно мерзко при виде развороченной на земле плоти животного. Бросая краткие взгляды на место действия, она видела, как Баэлир извлек сердце зверя и положил его в чашу. Затем обвязал задние ноги зверя веревкой, и вдвоем с Ори они затянули тушу на груду поленьев. Забрав нож у Ори и отпустив его кивком головы, Баэлир расстелил шкуру на земле мехом вниз. Затем подошел к Ирве. Протянув руку, жрец стянул с юноши белый покров, и тот остался совершенно нагим. Послушный тихим словам колдуна, Ирве опустился на мокрую от крови, в ошметках жира и мяса, шкуру зверя. В руках у Баэлира появилась игла, и он широкими стежками стал зашивать шкуру на Ирве. Вера в шоке смотрела, как тело её спасителя скрывается под темным мехом мадвура. Последними швами Баэлир скрепил шкуру на голове. В прорезях звериных глазниц были не видны глаза Ирве, когда он поднялся на ноги перед жрецом. Лишь на груди, там, куда угодил нож, в прорехе просвечивало тело. В отблесках трепыхающегося в плошках пламени извивались косматые тени, отбрасываемые Ирве. Они то удлинялись, словно подкрадываясь к стоявшим вокруг людям, то съеживались, подползая к лохматой фигуре в центре огненного круга.

Баэлир вплотную приблизился к Ирве. В левой руке у него была чаша с сердцем, в правой – узкий обрядовый нож. В тишине, нарушаемой лишь потрескиванием масла в плошках, негромкие слова были слышны всем.

– Повторяй за мной, – произнес жрец. – Предо мной твой свет.

– Предо мной твой свет, – глухо отозвался из-под шкуры Ирве.

За спиной стезя.Вспять дороги нет.Выправить нельзя.Что мною содеяно.Лихим часом навеяно.Стою пред твоим ликом.В смятенье великом.Ако младень наг.Никому не враг.О милости прося.Твою кару снося.

Слова, произносимые Ирве, приглушенным эхом плыли над площадью. Замолчав, Баэлир занес нож над чашей и вонзил его в сердце мадвура. Затем, выдернув клинок, ткнул острие в просвет шкуры, в тело Ирве. Тот вздрогнул, но устоял на ногах. Вера в ужасе ахнула. Айна сжала её руку, заставляя замолчать. На лезвии, воздетом Баэлиром кверху, алела кровь. Стряхнув капли в чашу с сердцем, жрец несколько раз обошел вокруг Ирве, приговаривая:

В вечном векуСветлому Валкунуславу реку —Жизни хранителю,небес повелителю.Именем ЯснобогаЗову на помогу,Нейну, Акилу, Трира и Уннию,Иороса, Кану, Локо и Сулию.Искуплена кровьюВина родословья.Хозяин-мадвур,отец черно-бур.Нам вину отпусти,роду не мсти.

После этого Баэлир поставил чашу с сердцем на поленницу и убрал нож. Взяв одну из плошек с горевшим огоньком, он поднес её к дровам. Сухие поленья, окропленные маслом, охватило пламенем. Через несколько минут на площади жарко полыхал костер, распространяя дым и запах горелого мяса.

Под треск поленьев и гул огня Баэлир поднял вверх руки, и обратился к собравшимся на площади людям.

– Идите по домам. Новый день явит нам волю Валкуна.

Выслушав жреца, люди стали расходиться. Айна потянула Веру за руку.

– Идем.

– А Ирве как же? – Вера указала на центр площади, где, освещаемый яркими сполохами костра, в его жарком дымном мареве, остался стоять брат.

– Он будет здесь до рассвета, – ответила Айна. Голос её дрожал. Глаза были полны тревоги. – Милостью Валкуна, все будет хорошо. Баэлир провел обряд, надеюсь, боги и танок простят моего сына.

– Но он же ранен! Ему нужна помощь! – Вера попыталась вырваться из рук Айны. Но та с неожиданной силой стиснула руку, и взглянула на Веру холодным взглядом.

– Баэлир ему уже помог. А наша помощь – в молитве. Пойдем! Здесь нам нельзя быть ночью.

Вера подчинилась хватке Айны, понимая что противиться здешним обычаям и законам – себе дороже. Но, ведомая ею, не переставала оглядываться на Ирве. Её снедала мысль о невозможности хоть чем-то практическим помочь раненому парню, хоть немного облегчить его положение. Ведь в том, что сейчас с ним происходило, была отчасти её вина.

– Почему нельзя кому-то побыть с ним эту ночь? – спросила Вера.

– Потому что дух мадвура будет с ним. Они должны примириться. Нельзя мешать им, иначе танок будет мстить и убьет Ирве.

Вера бессильно покачала головой. Было бесполезно объяснять им всем, что Ирве, истекающий кровью, задыхающийся в тяжелой и плотной шкуре у полыхающего костра, с потенциально зараженной раной, уже и так стоял на краю гибели. «И они еще удивляются, что после таких процедур половина деревни вымирает! Туша день на солнце пролежала, наверняка разлагаться начала уже. В этом звере какой только заразы нет! А вдруг он вообще бешеный был, этот мадвур? Если он обычно на людей не нападает, зачем на меня так кинулся?» Веру кинуло в жар от этой мысли. Если её предположение верно, то, молись не молись, ничего хорошего Ирве не ждет. Да и Ори тоже, если он при разделке туши порезался или поцарапался. Он же воин, незначительную рану во внимание не примет. А она может ему стоить жизни.

Вернувшись домой, все разбрелись по своим комнатам. Вера тоже закрылась у себя, размышляя о том, что предпринять. За окном воцарилась тьма, ни одной звезды не было видно на небе, затянутом плотными тучами. Обдумав все как следует, Вера сняла один из метательных ножей со стены, и, припрятав его в рукаве, опасливо выглянула из комнаты. В доме было тихо, никто не остановил её, крадущуюся при слабом свете масляного светильника. Вера пробралась в кухню, и, подсвечивая ночником, стала её осматривать.

– Вайра? – голос Ори за спиной испугал её. Повернувшись, она глядела на него, неслышно появившегося в дверном поеме.

– Ты что-то ищешь? – снова спросил он.

– Да, – взяла она себя в руки. – Не спится. Можно мне чего-нибудь выпить?

– Выпить? – Ори поскреб щеку с подрастающей щетиной.

– Да, и покрепче, – Вера села на скамью. – Мне не по себе.

Ори посмотрел на неё, вздохнул и кивнул.

– Понимаю. Мне тоже.

Он прошел в угол кухни, поднял крышку подпола, поманил Веру.

– Дай-ка светильник.

Взяв ночник, он спустился в погреб. Вера заглядывала в люк, слушая как Ори постукивает внизу посудой.

– Нашел, – поднявшись по лестнице, Ори подал Вере глиняный кувшин с осмоленной пробкой. Вера поставила на стол две кружки. Ори отскреб смолу, вытащил деревянную пробку, понюхал содержимое.

– Хороша, – одобрив, он плеснул в обе кружки зеленого напитка. Разом опрокинув свою кружку, шумно вздохнул. Вера молча изучала его руки, выискивая глазами царапины и порезы. Ори посидел, налил еще, закинул в себя вторую порцию. Взглянул на Веру.

– С Ирве все будет хорошо. Не вини себя.

Вера кивнула, успокоенная отсутствием видимых повреждений на коже Ори, и таким же жестом, как он, вылила напиток себе в рот. И тут же пожалела о сделанном. Горло и внутренности обожгло как огнем, а из глаз обильно потекли слезы. Вера задыхалась и кашляла, истекая слезами. Не видя ничего, почувствовала, как Ори забрал из рук кружку и сунул другую.

– Пей, это вода.

Вера приникла к краю кружки, и, проливая воду, стала пить, туша горевшее горло.

– Сильна-а, – обретя способность видеть, она узрела напротив насмешливые глаза Ори.

– Что… это что? – осипшим голосом проскрипела Вера, вытирая мокрый нос и щеки.

– Мятица, мятная паленка, – хмыкнул Ори. – Просила же «покрепче».

«Самогон», – догадалась Вера.

Ори поднялся. Повертел пробку в руках, бросил её на стол, взглянув на Веру.

– Много не пей.

И ушел. Пить Вера и не собиралась. Она посидела некоторое время, прислушиваясь к звукам, наполнявшим дом. Заткнула кувшин пробкой, нашарила в сундуке под лавкой кусок чистого холста, захватила фляжку с водой, задула огонек. Одной рукой придерживая ношу, другой впотьмах нащупывая дорогу, покинула дом.

Гленартан спал. Лишь ветер метался меж заборов, да кошка шмыгнула в сторону от Вериных ног. Стараясь держаться в тени заборов и стен, Вера скорым шагом шла на площадь. Костер еще не потух, но уже не был так неистов и шумен. В его мерцающем свете Вера увидела Ирве, лежащего на земле грудой черного меха. Затаившись, она выждала несколько минут, прежде чем выйти на освещенное пространство. Потом, успокоенная тишиной, подошла к Ирве. Опустившись на колени, она зарыла руки в мех и потрясла юношу.

– Ирве, – тихим шепотом позвала Вера, – Ирве!

Мохнатая туша зашевелилась, послышался тихий стон. Вера сориентировалась по этому звуку и помогла брату перевалиться на спину. Надрезав шов на шкуре, Вера аккуратно его распустила, освободив голову и грудь Ирве. И скрипнула зубами, глядя на мокрое, красное, измученное болью и жарой лицо брата. Он впал в забытье, и не открыл глаз, когда она уложила его поудобнее. Вера осмотрела рану. Она была не так глубока, как можно было опасаться, и уже почти не кровоточила. Но это не преуменьшало опасности заражения. Смочив холст напитком из кувшина, Вера протерла нож и, орудуя им, принялась вычищать рану на груди Ирве. Сдерживая дрожь в руках и жалость, она раскрыла и мокрым холстом отерла края, а затем, не экономя, стала поливать её самогоном. Потом, приподняв Ирве и приложив фляжку с водой к его губам, она влила ему в рот воды. Глотнув, Ирве приподнял веки. Глаза его были пусты и затуманены. Он смотрел прямо на Веру и не видел её.